Бабушкина изба

 

В отличие от младшего брата, меня не надо было уговаривать погостить в Меровке у бабушки Нюры. Уже с детства тянуло меня в эту деревню с неимоверной силой. До сих пор (а уже более 50 лет прошло) хорошо помню бабушкину избу и по тропинке к огородам мысленно бегаю.

На этой фотографии не Меровка, а село Золотое Красноармейского района (1955 год). Такое же старинное русское село, стоящее на берегу Волги (тоже, кстати, пострадавшее от разлива водохранилища, только уже не Саратовского, а Волгоградского). Избы в обоих сёлах очень похожи, можно сказать - типовой постройки. Вот бабушкина изба была один в один как та, что справа - два окошка на улицу. А у нашего родственника, Редихина Ивана Андреевича, изба была похожа на ту, что на фото слева. Только палисадника не было.

Здесь нужно обязательно сказать, что изначально изба Редихиных (Редихина Андрея Родионовича) стояла в другом месте - через дорогу, ближе к горе, приблизительно там, где на схеме обозначен дом Редихина Ивана Андреевича. Изба была большая, двухэтажная (по рассказам прабабушки Прасковьи). Но в каком-то году (точно не знает никто) угораздило пчелиный рой сесть под крышу той избы. А малолетний Васька Редихин (родился в 1902 году) взял дымарь и полез тот рой доставать. Видно, искра из дымаря попала на сухое дерево, и начался пожар. Избу спасти не удалось. Пришлось в соседнем селе выкупать другую избушку, поменьше, постарше, и перевозить в Меровку. Так и появилась та изба, которую я описываю. Долгое время в ней жила свекровь моей бабушки со своими детьми. С началом Великой Отечественной войны дед Григорий перевёз семью из Широкого Буерака к матери, Прасковье Ерофеевне. И до начала 50-х годов 20-го века тут все и жили. А потом Иван Андреевич Редихин, младший сын, построил отдельный дом для своей семьи (напротив, через дорогу) и мать забрал с собой. А бабушка Нюра так и осталась хозяйкой в этой старой избе.

Изба Редихиной Анны Васильевны  глядела на улицу двумя небольшими окнами. Под окнами – простая скамейка на столбиках, врытых в землю. На ней бабушки-соседки сидели, когда приходили посудачить или в карты сыграть. Слева от скамейки - ветвистый ствол дерева, гладкий, без коры, на нём ребятишки, как на насесте.

Вот эта скамейка, на которой стоят мои двоюродные братья Санька и Лёнька Фроловы. Слева - их тётя, Валентина Спирина, а справа - мама, Фролова Тамара.

Справа от избы – калитка и ворота. Когда дядя Витя или папа загоняли машину во двор, она занимала почти всё пространство между избой и сараем. Такой был дворик небольшой.

За рулём мой дядя Редихин Виктор Григорьевич. После службы в армии он работал шофёром в подсобном хозяйстве "Победа", а к матери в Меровку приезжал в гости. В то время многие водители пользовались транспортом как своим личным, особенно если расстояния были небольшими.
 

Чтобы войти в сени, надо было подняться на высокое крыльцо с перильцами. Слева у двери на стене висело коромысло, а под ним на скамейке вёдра стояли (с осени вёдра и коромысло перекочёвывали в избу). Из сеней дверь направо вела в избу, а если прямо пройти, то по лестнице можно было на чердак забраться («на пОдловку»). Сама я туда не лазила, боялась, но бабушку однажды упросила мне воробышка из гнезда достать (на чердаке воробьи гнездо свили). Не устояла бабушка и достала мне желторотого. Только вот родители этого птенца больше не приняли. «Впредь наука тебе будет!» - журила меня потом.

Это моя прабабушка Вера Васильевна Горшкова. Она сидит как раз на этом высоком крыльце, на своём любимом месте. Если бы была зрячей, то видела бы суда, проплывающие по Волге.
Внутри изба делилась на две части.

Половина с русской печкой – кухня, в неё мы сразу и попадали. И половина с печкой-голландкой – горница, это если налево в двери свернуть. Я там редко бывала. Обычно горницу не отапливали и держали закрытой. Мы только летом там с бабушкой спали. Поэтому обстановку помню плохо: две кровати вдоль стенки, стол, зеркало, шкаф небольшой, фотографии в рамке на стене, икона, перед которой бабушка читает молитву.  Вот и вся мебель.

 

Русская печка занимала почти половину кухни. Перед печкой был отгорожен закуток с лавками и полками для посуды. Одно окошко из этого закутка выглядывало на Волгу. А от стены горницы до печки был промежуток метра полтора, занавешенный тканью. Там спала прабабушка Вера. Я пересмотрела множество изображений в сети интернет, но только эти иллюстрации больше всего напоминают мне обстановку в бабушкиной избе. Полка для посуды на стене, прялка на сундуке, сито - точь в точь как у бабушки Нюры.

От входа направо (по диагонали от печи) – «красный угол»: иконы в углу, стол с лавками вокруг и табуретки, слева стоит «горка» для посуды. Одно окно смотрело на Волгу (то, что прямо), а второе выходило на крыльцо. Между окном на Волгу и «горкой» висело зеркало: как было тогда принято – с наклоном к зрителю. А в получившемся за зеркалом «кармане» лежали письма и торчали засохшие веточки вербы, хранимые с Вербного воскресенья. Рядом на стене – ходики с кукушкой. Дом был деревянным, стены все крашеные краской, перед Пасхой мыли все стены с мылом. 

От самой входной двери до печки под потолком тянулись полати. Это было и спальное место, и что-то типа антресолей, где можно было хранить вещи. Забирались на полати по той же лесенке, что вела на печь. В моём детстве полати у бабушки использовались для хранения вещей, и мне туда лазить не разрешали. Может, боялись, что навернусь с высоты - отвечай потом перед родителями. А вот мой папа и его брат и сёстры в детстве спали и на полатях, и на печке.

Почти у каждой семьи ближе к Волге, у огородов, были бани. У бабушки была самая примитивная: топилась по-чёрному, освещалась керосиновой лампой. Жара была - жуть, поэтому я всегда орала диким голосом, пока меня бабушка Нюра мыла. А вот сама она любила попариться. Да, чуть не забыла: крыша у бани была плоская, земляная, и на ней росла трава. Меня этот факт в детстве всегда восторгал: трава на крыше! В отличие от бани на фотографии, бабушкина баня была низенькой, неказистой; стены обмазаны жёлтой глиной. Предбанник вообще ветром насквозь продувался, такие доски там щелястые были. А в круглые дырки от выпавших сучков свободно залетали огромные чёрные жуки, которых я очень боялась.

 

 

 Со двора бабушки, пробегая мимо старой бани с плоской крышей, тропка вела вниз, к Волге, на следующую террасу - овощной огород. После  овощного огорода тропинка сбегала вниз на следующую ступеньку-террасу – здесь был картофельный огород. Вдоль картофельных огородов шёл высокий вал, заросший камышом, который защищал их от разливов Волги. Весной Волга разливалась до самого вала, весь лес на берегу реки стоял в воде. Со стороны огорода вал был не очень высок – не более метра. А в сторону реки - высоким, метра три. Взбежишь на вал – а там, впереди, ещё около километра до Волги идти, а в ней два острова видны – Песок и Серёдыш. До самого берега Волги нужно было идти через лес, примерно в середине пути пересечь поляну и опять идти лесом.

В моих самых ранних воспоминаниях о Меровке бабушка Нюра мастерит мне два ведёрка из трёхлитровых металлических банок из-под повидла, вешает их на крючки самодельного маленького коромысла, и мы идём за водой на Волгу – по узкой стёжке между порядком уже поредевшего леса. Вообще современные женщины даже представить себе не могут, какой это был тяжёлый труд: наносить воды для бани, для полива огорода, для хозяйственных нужд. Коромысло и два ведра - вот и весь водопровод. А занятие это было исконно женским.

 

 

 До сих пор на берегу у дачного посёлка Меровка стоит полузатопленная баржа. И во времена моего детства тоже стояла. Только прежняя баржа находилась немного ниже, на самой южной границе села. Так вот к садам спускались через вал с правой стороны от баржи.  Там мы с бабушкой Нюрой ежевику собирали, ягоды боярышника рвали. И опять был урок: боярышник для сердца полезен, ягоды насушим - будем компот варить, чай заваривать.

И вот всё это великолепие исчезло, когда была построена ГЭС. В ту пору береговая линия менялась каждый месяц, Волга «откусывала» всё новые и новые куски земли. Берег никто не укреплял, и Волга двигалась в степь очень быстро - поглощая брошенные деревни, могилки, сады... Так, в Балаковском районе Саратовской области при сооружении Саратовской ГЭС в 1967 году были выселены и затоплены левобережные деревни Дмитриевка, Малый Красный Яр, Матвеевка, Ленинское... На правом берегу не повезло только Меровке.

Прошло ещё два-три года, и люди из села разъехались кто куда: в Апалиху, Богородское, Балаково, Хвалынск, - и увозили с собой избы, разобрав по брёвнышку. Жителям заплатили какие - то гроши за их подворья (по 100 рублей с копейками за одну сотку земли).  Бабушка Нюра получила 400 рублей. Эти деньги она разделила поровну между четырьмя своими детьми, уезжая в 1970 году со своей матерью Верой Васильевной Горшковой в Алексеевку Хвалынского района, куда вышла замуж за Стенькина Филиппа Васильевича.