Ностальгия

 

"Бабушкин хлеб"

Раз в несколько дней бабушка Нюра пекла хлеб, всегда только ржаной. Она замешивала тесто в высокой деревянной квашне, и оно долго там пыхтело. Квашня стояла около печки, в тепле. Потом в закутке перед печкой тесто как следует вымешивалось. Бабушка делала из него несколько круглых хлебов и раскладывала их в почерневшие от времени плоские сковородки без ручек, смазанные подсолнечным маслом. Тут тесто ещё раз подходило. Потом бабушка подметала под печи (под - имя существительное), разгребая угли по сторонам, и ставила в печь сковородки с будущими хлебами. Печь закрывала заслонкой, и начиналось ожидание...

И вот по избе плывёт вкусный дух свежевыпеченного ржаного хлеба! Пора вынимать его из печи. У бабушки около печки стояли кочерга, которой она ворошила угли, ухват, которым ставила в печь и доставала оттуда чугунки со щами, и ещё длинная ручка для сковородок (эта ручка каким-то образом прихватывала  край сковородки).Орудуя этой длинной штуковиной, бабушка Нюра одну за другой вынимала из печи сковородки с хлебом и опрокидывала их на большой деревянный стол в кухне.

Она раскладывала хлебы на столе, сбрызгивала их верхнюю часть водой и накрывала полотенцем, чтобы корочка отмякла. А я сидела рядом и ждала, когда же хоть чуть-чуть остынет хлеб, и мне можно будет впиться зубами в горбушку. Чтобы было вкуснее, бабушка на срез горбушки намазывала немного подсолнечного масла и посыпала солью. Масло не просто пахло, оно благоухало на всю избу. Это сейчас нам подавай масло рафинированное и дезодорированное, а в моём детстве всё было натуральным.

 

"Жаворонки"

Помню, как  я попала к бабушке в гости весной. Есть такой народный праздник - Сорок Сороков (Сороки, Жаворонки и т.д.), как раз на каникулах между третьей и четвёртой четвертью. А так как деревня Меровка была старинной, то и все обряды старинные здесь выполнялись.  Считалось: уже из дальних странствий, из-за морей возвращается 40 птиц различных, однако больше всего ждали вестников весны – жаворонков. Стряпали печенье, стараясь вылепить жаворонков, всего сорок штук.

И жаворонки эти пеклись уже из пшеничной муки, с сахаром. Бабушка сначала делала небольшие жгутики из теста, а потом их завязывала узлом. Один конец узла - голова, другой - хвост. Хвост расплющивался и надрезался в двух местах - это перья. На головке защипывался носик. А глазки бабушка делала из изюма. Когда всё было готово, она вручала мне "жаворонка" и отправляла на улицу, к другим детям, которые уже собрались группами. Мы бегали по улице, держа над головой "жаворонков" и вопили какие-то стишки. Это я теперь знаю, что они называются заклички и призывают поскорее весну. А тогда я слов не знала, повторяла за всеми. В конце концов "жаворонка" надо было разломать и раскидать для птичек. Но жадность брала своё, изюм и крылышки я лопала сама.

 

"Пасха"

  Весной же я попала на празднование Пасхи в деревне. Пожалуй, это была единственная моя детская встреча с Пасхой, потому что в моём родном посёлке Победа религиозные праздники не соблюдались и даже преследовались. Я помню, что учительница моего брата накануне церковных праздников ходила по домам и всем рассказывала о вреде "религиозного дурмана". А в Меровке, старинном русском селе, где до революции  была собственная церковь, никто верить в Бога и соблюдать религиозные обряды не запрещал.

 

Как обычно, меня привозили в Меровку родители (папа работал шофёром грузовика) и оставляли у бабушки на неделю. Пока они отъезжали от двора, я была почти городской девочкой: в красивом платьице или матросском костюмчике, которые мне шила моя "городская бабушка" Нина, мамина мама. Только они скрылись, бабушка Нюра переодевала меня в пёстрый сарафанчик, а на голову повязывала платочек. Отличие от местных детей было только в том, что босиком я не ходила: исключительно в сандалиях на босу ногу.

"Матроска"	Брат Саша и я в Меровке (1964 год)	Вот почти как эта Варька и я выглядела

 

К Пасхе бабушка сшила мне мешочек с завязочками. Я ещё недоумевала, для чего же он нужен? Оказалось, для пасхальных яиц. И вовсе  не хранить, а собирать. На сайте Русского Этнографического Музея я нашла вот это описание:

  "Почти повсеместно были также распространены детские, иногда молодежные, обходы домов в первый день Пасхи. Утром, после пасхальной заутрени, деревенские ребятишки собирались по 10 - 20 человек и шли "христосоваться", "христосовать", "христовать" или "христославить". Войдя в дом, они трижды поздравляли хозяев: "Христос Воскресе!", те отвечали: "Во истину воскресе!" и одаривали их крашеными яйцами, пирогами, конфетами, давали по куску кулича и т.д. Не одарить ребятишек считалось зазорным; хозяева специально готовились к их приходу, приберегая угощения". (Источник: http://www.ethnomuseum.ru/section62/2092/2089/4104.htm )

Вот точно так и я с подружкой Валей Редихиной отправилась "христославить". Мы заходили в избы и толпились у двери. Впереди, конечно, были те ребята, что постарше (мы с Валей из-за спин выглядывали). Кроме традиционного "Христос Воскресе!" пели какие-то короткие песенки. Хозяева в наши мешочки (все, оказывается, с мешочками шли) клали крашеные яйца и конфеты, выпечку. Когда у нас  с Валей мешочки наполнились, мы потихоньку откололись от толпы и пошли "на бревно" (перед окнами бабушкиной избы лежало ветвистое бревно, давно уже без коры). Вот там мы уселись и .... начали лупить яйца и есть их. Без соли! Без хлеба! Причём соревновались друг с дружкой, кто больше съест. Неизвестно, до чего бы довело нас обжорство, но на наше счастье Валин брат Коля увидел нас из окна (их изба напротив стояла) и разогнал. 

Оказывается, мешочек надо было домой нести, а не лопать в одну харю. Но бабушка меня не ругала, потому что мне и так было плохо. Яйца в крутую я ещё долго есть не могла. 

 

Красили яйца обычной луковой шелухой. Ещё помню, что ходили с бабушкой по холмам вокруг Меровки и собирали какой-то мох, чтобы цвет яиц был светло-жёлтый. 

 

"Прабабушка Вера"

 

       В то время, когда я приезжала в гости в Меровку (1965 -  1969), прабабушка Вера была уже старенькой. Лет 80-то ей точно было. Она тогда уже совсем ослепла, ничего не видела даже вблизи. Любимым её развлечением с весны до самой осени было сидеть на крыльце, греться на солнышке. Вот и на этом фото прабабушка  сидит на высоком крылечке: слева виден кусочек перил, справа - дверь в сени.

       На верхней ступеньке крыльца в погожие дни всегда лежала плоская подушечка для бабушки. Иногда она просила меня сесть рядом и рассказывать, какие суда плывут по Волге. И вот сидим мы с ней вдвоём, старый и малый, и я перечисляю: "Метеор" плывёт в сторону Балаково, а вот "трамвайчик" - "Омик" прошёл, а вот буксир баржу тащит... Часто я не знала совсем, что это такое плывёт. Тогда бабушка просила описать "это" и угадывала. 

     Баба Вера угощала меня шоколадными конфетами из своих запасов (сын из Баку посылки присылал) и учила есть их в прикуску с хлебом: "так вкуснее и зубы не испортишь", -говорила она.

      Рассказывала, что внук Володька, мой папа, был озорником. Однажды взял спички и подпалил забор около избы. А забор-то старый, сухой! "Хорошо, я увидела! Ещё чуть-чуть - и изба загорелась бы. Ну, я его хворостиной-то приложила!"

       К сожалению, я была так мала, что плохо помню, о чём ещё мы разговаривали.

       

     Брат бабушки Нюры жил в Баку и регулярно присылал матери и сестре посылки. Каждая посылка была событием в их жизни. Это ощущение радости, праздника я тоже помню. 

      Лучи солнца заливают кухню и деревянный стол, на котором стоит фанерный ящик-посылка. Бабушка уже достала из него красивые жестяные коробочки, круглые и очень вкусно пахнущие. Я верчу в руках одну коробочку - в ней что-то гремит. На мой вопросительный взгляд бабушка отвечает: "Это монпансье, конфетки такие". Потом она снимает крышку с другой коробки, а там - бакинская халва, вкуснее которой потом уже не будет. 

 

     Пока я наслаждаюсь халвой, обе бабушки в стороне от стола занимаются примеркой. Каждая получила подарок - кофту машинной вязки, с карманами и застёжкой на пуговицы. Баба Нюра застёгивает кофту на бабушке Вере, расхваливая, как та ей к лицу. Обе сияют от радости! Даже кажутся помолодевшими. Прошло столько лет, а перед моими глазами в расплывчатой картине обстановки кухни их фигуры и лица  видны так чётко, словно это было вчера. Как мало радости видели в жизни эти родные мне женщины и как умели радоваться даже малости. 

 

"Карты, деньги, два ствола..."

 

      Деньги и стволы к бабушке Нюре никакого отношения не имеют, а вот карты - самое прямое. Дело в том, что бабушка была заядлой картёжницей. И не только любила играть, но и, самое главное, умела это делать. Она  держала в голове все карты, которые выходили из игры, и казалось, что  масть оставшихся карт соперника  видит даже со стороны "рубашки".  

       Дома играть ей было не с кем, поэтому частенько в конце дня у её избы собирались 2-3 подруги-старушки, чтобы погрызть семечки, посплетничать и сыграть "в дурака". Но иногда бабушка, прихватив меня, уходила на край деревни к своей подруге Акулине, где мы могли и на ночь остаться. Там я узнала про карточную игру под названием "Акулина" и на полном серьёзе думала, что игра так называется из-за бабушкиной подруги. В Меровке был свой трансформатор, и "лампочки Ильича" в каждом доме светили, но с 6 часов утра до 12 ночи. А подруги, помню, так разойдутся, что продолжают играть при свете керосиновой лампы. Я уже носом клюю, а они всё веселятся, радуясь, что подруга то дурой останется, то пьяницей, то Акулиной.

 

"Ликбез"

 

     Бабушка Нюра была неграмотной. Пока я не ходила в школу, это меня как бы и не касалось. Но как только я пошла в первый класс и начала учить буквы, стремление хоть кого-то учить проявилось в полной мере. Я печатала буквы в тетрадке и заставляла бабушку повторять: "Это А. Это Бэ". И бабушка, смеясь, подчинялась и повторяла, и пробовала написать такие же буквы. Если я была слишком настойчивой, она говорила: "Да я уж старая, у меня память не та, чтобы буквы запоминать. По мне, так все они одинаковые". Но всё же какие-то буквы ей запомнить удавалось. Но вот букве Ш не повезло. Бабушка Нюра упорно писала её с двумя палочками в середине, а не с одной. Когда "учительница" совсем расстраивалась, что у неё такая непонятливая ученица, бабушка оправдывалась: "Да кто же её такую запомнит? Ну чисто грабли!" 

 

"Игры детства" 

    Когда ко мне в гости приходят внуки, то с собой они обязательно несут  игрушки: у Максима всегда рюкзачок за спиной, а Алёшке достаточно пакета, куда он конструкторы свои сваливает. Но в моём личном детстве игрушки никогда не кочевали: на Победе я играла в одни игрушки и игры, а в Меровке - в совершенно другие. Можно сказать, что игрушки и игры делились на две группы, - побединские  и меровские. А ведь расстояние между Победой и Меровкой всего-то 4-5 км (по прямой). Про игрушки и игры "побединские" я пишу на странице "Детство", а здесь мне хотелось бы вспомнить игрушки и игры меровские, в которые я не играла больше нигде и никогда.

     

     Куклы

   Их шила мне бабушка Нюра из лоскутков. Голова и туловище были из белой ткани, лицо бабушка разрисовывала  "чернильным", а правильнее сказать, - химическим карандашом.

     В моём счастливом детстве, когда фломастеров ещё не было, дети, чтобы рисунок был ярче, слюнявили цветные карандаши, а вот если среди них попадался химический, то всё лицо у "художника" становилось фиолетовое. Его было трудно стереть резинкой. Но если намочить, он рисовал голубым цветом. Раньше таким карандашом надписывали посылки. Мне нравилось макать карандаш в воду и вырисовывать на фанерной крышке буквы. Ещё были двухцветные - синие с красным, тоже химические, при слюнении давали ярко-розовый и ярко-голубой цвет. (Вспомнилось вдруг, что Ваню Солнцева - "Сын полка" - фашисты загребли именно из-за синего языка...) 

     Вот таким карандашом и рисовала баба Нюра глазки, рот  и носик куклы.

    "Секретики"

    С девочками в Меровке мы любили в траве около бабушкиного дома делать "секретики". Это когда делается небольшая ямка в земле, песке, на дно её кладется всякая всячина: фантики, цветочки, монетки, стеклышки, - а сверху накрывается кусочком стекла, и присыпается этот «секретик» сверху землёй (или травой закрывается). Зовешь подруг, и начинается поиск. Ползаешь по траве, ползаешь, раздвигаешь её руками, – и вдруг стёклышко блеснёт! А там под стеклышком  - «секретик»! Главное, конечно, не сам поиск. Главное – красота!  Мы соревновались друг с другом, у кого «секретик» красивее.

 

   Свистульки

   Большим праздником для всех меровских ребятишек был приезд в деревню старьёвщика. Да-да, была такая профессия - старьёвщик. Он ездил на лошади с телегой  и собирал по деревням старьё: ненужные старые тряпки, например, или дырявые алюминиевые  кастрюли. Стоило это всё копейки, но деньги нас не интересовали. Вся радость состояла в том, что можно было сдать дяденьке старую промасленную фуфайку, а в обмен получить свистульку! Поэтому, завидев старьёвщика, мы сначала разбегались по домам в поисках "чего бы сдать", а потом вся толпа окружала телегу,  и начиналась свистопляска: каждый свистел и нахваливал свою игрушку. Как жаль, что ни одной свистульки у меня не сохранилось!

  

    "Бабки"

     В "бабки" играть меня не брали: не получалось у меня ничего и правила я не знала, и "бабок" у меня своих не было. "Бабки" - это кости баранов и коз, которых в Меровке было навалом. Как там говорили - "полная калда". Как именно играли в эту игру, можно прочитать здесь.

    Это очень старинная игра. Я нашла картину Константина Маковского (1846–1920), которая так и называется - "Игра в бабки". 

 

  И к своему большому удивлению обнаружила, что меровские ребятишки 1970-х годов, конечно, на этих не похожи, но вот сараи под соломенной крышей - один в один! Хотите - верьте, хотите - нет, но сараи бабушки Нюры и её снохи Редихиной Анны в 1968 году выглядели так же, причём соломы явно было меньше. Нам с Валей Редихиной ни под каким видом не разрешалось залазить на их крыши, потому что провалиться проблемой не было. Однажды в их дворе мы катались на качелях. Очередь была Валина. Она так сильно раскачалась, что соскользнула с дощечки сиденья и улетела на крышу сарая (они низкие были). И что вы думаете? Пробила слой соломы и свалилась в старую кормушку внутри! Сначала все испугались (тётя Нюра и брат Вали), но тут и она выбегает  - с улыбкой во весь рот! 

   Сараи стояли пустыми, даже запах коров и овец, живших там когда-то, весь выветрился. Папа рассказывал, что после войны были очень высокие налоги на личное хозяйство колхозников. Если есть корова - сдай столько-то литров молока, есть куры - сдавай яйца, есть яблони - сдавай яблоки, есть в хозяйстве овцы - сдавай шерсть. Даже кожу свиней надо было сдавать: из неё делали обувь. Поэтому держать скотину было невыгодно. А яблоневые сады, которыми славилась когда-то Меровка, перевели сами жители, по ночам выливая под каждое дерево по ведру кипятка (и следов не видно, и яблоня засохнет - не надо налог платить).

 

Детские воспоминания автора сайта